— Это потому, что здесь нет пера или чернильницы, — сказал он, надеясь, что сможет развеселить ее немного.
Она закусила нижнюю губу, и он заметил, как она борется с переполнявшими ее чувствами.
— Я хотела быть сильной. Я очень старалась. Но я была так напугана.
Взяв ее пальцами за подбородок, он повернул ее голову. Когда она взглянула на него, в ее глазах блестели слезы.
— Хочешь, я открою тебе тайну?
Она кивнула, и одинокая слезинка скатилась из уголка ее глаза. Он провел большим пальцем по ее щеке, поймав блестящую капельку.
— Я тоже был до смерти напуган. — Да, он боялся, что не поспеет вовремя. Боялся, что они изнасилуют ее, как они делают с любой захваченной женщиной. Он был свидетелем такого действа однажды, целое племя в тридцать мужчин по очереди утоляли свое вожделение с шестью пленницами.
— Вы боялись? — Она, казалось, была поражена таким откровением.
— Мое сердце билось, как барабан. Разве ты не слышала?
Она улыбнулась.
— Вы смеетесь надо мной. О, как он любил ее улыбку!
— Ну разве что немного.
Он провел пальцем по ее изогнутым в улыбке губам, ощущая ее теплое дыхание своей кожей, вспоминая, какие эти губы на вкус, вспоминая сладость ее рта, как она прижималась к его обнаженному телу.
Он хотел обнять ее сейчас. Он хотел гладить, целовать ее, разжигать огонь между ними, огонь, который сожжет страшные воспоминания. О Боже, как же он хотел ее!
Он почувствовал, что она вдруг успокоилась. Она смотрела на него, затаив дыхание, и ждала. Может, она думала, что он попытается изнасиловать ее, уподобясь дикарям?
Молча он боролся с желанием, пульсирующим в его венах, таким жарким и сильным, что он не мог унять его. Она не нуждалась в том, чего так жаждал он. Не сейчас. Да и вообще никогда. Он отвернулся от нее, желая скрыть свое состояние.
— Тебе надо поесть.
— Вы обнимете меня?
Нет. Он не мог обнять ее. Если он ее послушается, беды не миновать.
— Ты почувствуешь себя лучше, как только поешь. Он вонзил нож в индейку. Чуть ли не обугленная снаружи, птица была почти сырой внутри.
— Пожалуйста. Обними меня, ненадолго.
Ее мольба была такой нежной, полной желания. Он посмотрел через плечо. Это была его ошибка.
Она сидела, скрестив руки на груди, обхватив кистями хрупкие плечи. Свет от костра сверкал на слезах, заполнивших ее огромные голубые глаза. Она дрожала. Потребность успокоить ее перевесила все остальное, включая его собственную боль.
— Кейт, — прошептал он, скользнув рукой ей за спину.
Она потянулась к нему, обвивая руками его за шею, как будто ее преследовали демоны и она надеялась найти защиту в его объятиях. Он притянул ее к себе на колени, укачивая ее, легонько поглаживая ее по спине.
Он пытался не обращать внимания на боль в паху. Он чувствовал, что ей хорошо в его объятиях, и это было так соблазнительно.
В ее волосах по-прежнему таились розы. Завораживающий запах ее кожи, влажной, соленой, наполнил его естество, подавляя его сопротивление, пока он не сдался. Ее страсть, нежная теплота, притягивающая теплота, чарующая теплота. О Боже, как ему хотелось согреться в этом тепле. Он сжал челюсти.
— Я чувствую себя в безопасности в ваших объятиях, — прошептала она, ее губы ласкали его обнаженное плечо.
Она доверялась ему. Она доверяла ему с невинностью ребенка. Если бы она знала, как затягивает его вожделение, она никогда бы не чувствовала себя спокойно в его объятиях.
Она повернула голову, прижимая губы к его шее. Девлин смотрел вверх, в отверстие на крыше хижины, следя за дымком, который поднимался вверх, подхватываемый ветерком и растворялся в темноте. И он растворился в густой темной страсти, обволакивающей его.
— Вы пахнете по-другому, — прошептала она, водя губами по его шее, оставляя след своего дыхания.
Девлин тяжело сглотнул, прежде чем заговорил.
— Это сок барбаско.
— Сок барбаско?-переспросила она, обхватывая его руками за плечи.
— Это такой кустарник. — Господи, представляет ли она, что творит с ним?-Некоторые индейские племена используют его, чтобы убивать рыбу. Аллигаторы ненавидят этот запах.
— Ловко придумано. Хотя, признаюсь, запах сандалового дерева нравится мне больше.
Она уловила запах его мыла. Он улыбнулся и положил руку ей за голову, приглаживая спутанные шелковые волосы, лаская ее жалкую растрепанную косу. Она прижалась сильнее, потираясь бедром о пульсирующую плоть, выдававшую его желание, которое он не мог скрыть. Она, должно быть, почувствовала его эрекцию; вздыбившийся член был похож на кость, уперевшуюся в ее бедро.
Девлин был уверен, что это ее испугает, шокирует. Она сейчас отшатнется, и на ее лице появится отвращение. Однако она не двинулась.
— Скажите, почему я не нравлюсь вам? — Ее голос был едва слышен из-за треска костра.
Да, эта женщина ничего не понимала, ничего. Не понимала, что один лишь взгляд на нее вызывал бурю в его сердце, переполняя одновременно нежностью и яростью. Тут было все. Любовь. Вожделение. Гнев. Желание. До боли сильное желание обнимать ее, любить ее, утолить жажду, которая мучила, как открытая рана. И злость, потому что он не мог ничего сделать. Бьющаяся, пылающая ярость, потому что он недостаточно хорош для нее, недостоин ее. Ну чт.о ему сделать, чтобы она поняла? Он не знал.
— Потому что вы считаете меня чопорной? Поэтому, да?
Он провел ладонью по изгибу ее плеча. Она шевельнулась от его прикосновения, прижалась сильнее, страстный жар» ее тугих грудей опалил его голую грудь, даже сквозь натянутый хлопок блузки.
— Ты веришь в это, Кейт? В то, что ты не нравишься мне?
Не глядя на него, она кивнула, ее мягкая щека скользнула по его плечу.
— Вы избегаете меня. Иногда мне кажется, что вы с большим удовольствием выбросили бы меня за борт каноэ, потому что не можете меня видеть.
Он сделал глубокий вдох.
— Может, как раз наоборот? Мне слишком нравится видеть тебя.
Он почувствовал, как она втянула воздух и затаила дыхание. Она чуть отодвинулась и посмотрела на него ясными голубыми глазами, и он знал, что в эту минуту его душа открыта ей до конца-будто тело его превратилось в стеклянный сосуд, и сквозь прозрачные стенки виден этот мощный бурлящий водоворот эмоций.
Нежный румянец подобрался к ее щекам, чуть тронув теплую, цвета слоновой кости, бледность. Улыбка скользнула по ее губам и зажгла огоньки в глазах. Она — приоткрыла губы. Он молча умолял ее ничего не говорить. Он боялся ее слов, так как знал, ч го он уже раскрыл себя полностью.
Громкий крик у входа в хижину на сей раз спас его. Один из мужчин спросил разрешения войти, что было редкостью для индейцев. На подобное почтение мог рассчитывать только бог. Девлин милостиво позволил ему войти, и тот ввел в хижину трех женщин.
